— Не знаю, о какой записке речь.
— Да, но ты же знал, что цифра 19.
— Вы же сказали загадать цифру.
— Но это была та самая цифра, разве нет?
— Я ничего не понимаю.
— Ты давно заглядывал в свой почтовый ящик?
— Почтовый ящик? Не знаю, когда-то днем.
— Загляни туда еще раз. Увидимся в декабре или даже в ноябре. — За этими словами последовал обрыв связи.
— Алло! — закричал Меллери. — Вы там? Вы слышите? — Когда он снова заговорил, его голос звучал изможденно. — Дэйв?
— Я здесь, — ответил Гурни. — Повесь трубку, проверь ящик и перезвони мне.
Едва Гурни повесил трубку, как телефон вновь зазвонил. Он ответил:
— Угадал. Как ты?
— Хорошо. Но я тут немного занят…
— У тебя все в порядке?
— Да. Прости, что повторяюсь, но я жду звонка с минуты на минуту. Можно я тебе перезвоню?
— Легко. Я просто хотел рассказать тебе кое-какие новости, тут кое-что произошло, я кое-чем занялся. Мы так давно не разговаривали…
— Я перезвоню, как только смогу.
— Хорошо, буду ждать.
— Прости. Спасибо. До связи.
Гурни закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул. Господи, почему все всегда наваливается сразу? Разумеется, он сам в этом виноват. Отношения с Кайлом лежали в самой неблагополучной плоскости его жизни и были полны вытеснения и самооправдания.
Кайл был ребенком от его первого, недолгого брака с Карен. Воспоминания об этом браке до сих пор, двадцать два года спустя после развода, портили Гурни настроение. Их несовместимость была очевидна с самого начала всем, кто был с ними знаком, однако в силу упрямства (или эмоциональной ущербности, как ему думалось бессонными ночами) они оба ввязались в этот злосчастный союз.
Кайл был похож на мать, он вырос таким же манипулятором и любителем материальных благ. Это она настояла, чтобы его так назвали. Кайл. Гурни так и не привык к этому имени. Невзирая на то что сын был умным человеком и не по годам успешным в финансовом мире, Кайл казалось ему именем самовлюбленного смазливого подростка из мыльной оперы. Кроме того, существование Кайла было постоянным напоминанием о первом браке, который, в свою очередь, напоминал Гурни о каком-то другом человеке в нем самом, теперь недоступном его пониманию, — хотя бы потому, что этот человек хотел жениться на Карен.
Он закрыл глаза, удрученный тем, что так и не разобрался в собственных мотивах, и тем, какую реакцию вызывал у него собственный сын.
Телефон зазвонил. Он снова снял трубку, опасаясь опять услышать Кайла, но звонил Меллери.
— Дэйв?
— Да.
— В почтовом ящике оказался конверт, на нем напечатаны мои имя и адрес, но нет ни марки, ни почтового штампа. Видимо, его туда бросили просто так. Открыть его?
— На ощупь там есть что-то, кроме бумаги?
— Как, например, что?
— Что угодно, там прощупывается что-нибудь?
— Нет, абсолютно плоский конверт, как будто вовсе пустой. Никаких посторонних предметов не чувствую, если ты об этом. Так мне его вскрыть?
— Давай, но остановись, если увидишь что-то, кроме бумаги.
— Хорошо. Вот, вскрыл. Там только один листок. Текст напечатан на машинке. Простая бумага, без шапки. — Последовало несколько секунд тишины. — Что? Что за чертовщина!
— Что там?
— Это невозможно. Не может такого быть…
— Прочитай вслух.
Меллери удивленно прочитал:
— Оставляю эту записку на случай, если ты пропустишь мой звонок. Если ты еще не понял, кто я, подумай про цифру 19. Она ни о ком тебе не напоминает? И не забывай: мы увидимся в декабре или даже в ноябре.
— Это все?
— Да. Так и написано: подумай про цифру 19. Как он мог угадать? Это же невозможно!
— Но там именно так напечатано?
— Да! Я просто хочу сказать… не знаю, что я хочу сказать… то есть… ну это же невероятно… Господи, Дэйв, что происходит?
— Не знаю пока. Но мы разберемся.
Что-то вдруг встало на место — ответ еще не был очевиден, он еще был далек от разгадки, но что-то в его уме сдвинулось с мертвой точки. Теперь он на сто процентов был готов ответить на вызов. Мадлен, стоявшая в дверях, увидела эту решимость. Увидела резкий блеск в его глазах — огонь его неутомимого ума, — и, как обычно, это наполнило ее восхищением и одиночеством.
Новая загадка с цифрой и всплеск адреналина, который она вызвала, не давали Гурни заснуть глубоко за полночь, хотя он лежал в кровати с десяти часов. Он беспокойно ворочался с боку на бок, пока его ум искал подходы к задаче, как человек, который во сне потерял ключи от дома и ломится во все запертые окна и двери поочередно.
Потом он вспомнил вкус мускатного ореха, который был в кабачковом супе, и ощущение дурного сна усилилось.
Если ты еще не понял, кто я такой, подумай про цифру 19. И Меллери загадал именно цифру 19, и это было до того, как он открыл конверт. Невероятно. Но все случилось именно так.
Привкус муската продолжал его донимать. Трижды он вставал выпить воды, это не помогало. А потом он вспомнил про масло. Мадлен добавляла в свой кабачковый суп много мускатного ореха и масла. Как-то раз он даже обсуждал это с их психотерапевтом. С их бывшим семейным психотерапевтом. У которого, впрочем, они были всего дважды, когда спорили, стоит ли Гурни уходить в отставку, и полагали (ошибочно, как потом выяснилось), что разговор с посторонним человеком поможет им преодолеть разногласия. Он попытался вспомнить, к чему он тогда упомянул злосчастный суп, в каком контексте, как ему вообще могло прийти в голову заговорить о чем-то настолько пустячном.